Я вышел из дома в шесть тридцать. Зевнул. Я не люблю утро, но сегодня мне был приятен свежий ветер, который обдувал разгоряченное от волнения лицо. Я спешил на важную встречу. Я горел изнутри: лицо пылало, грудь сдавила тревога, которую не получилось выплеснуть дома. Я нес букет снежных ландышей для нее, единственной на свете. Мимо проползла улитка. Крохотное существо, но я, с высоты своего роста, смог заметить его и вовремя убрать ботинок, не раздавив малыша. Я трепетно относился ко всем живым созданиям. Дома у меня жил паук Павел (мой тезка), который свил паутину в туалете. Я общался с ним каждое утро. Не совсем уместно, скажете Вы? Но я так устроен. Я люблю жизнь во всех ее проявлениях. Эти ландыши в моих руках… Надеюсь, Светлана оценит. Я бережно собрал их на могиле матери. Я люблю цветы с кладбища. От них веет вечностью. Тела умерших питают цветы своей энергией и делают их более ценными, чем просто цветы. Я поднес букет к носу, вдохнул аромат — пахло сладкой весной, новой жизнью и легкой грустью. Так всегда, радость и печаль дополняют друг друга, без сплетения контрастов не получить цельной картины.

  Я шел, сомкнув пальцы в замок. Я чувствовал себя рыцарем. Я готовился сделать предложение Светлане. Неожиданно. Спонтанность — мой козырь. Я должен был поразить даму сердца искренностью и внушить ей доверие. Или умереть.

  Я подошел к дому Светланы. Мне было страшно, но весело. Опасность отказа бодрила и вдохновляла на подвиги. Я позвонил в домофон. Тишина. А вдруг возлюбленной нет дома? Напряжение сковало лицо — оно словно превратилось в пуленепробиваемый панцирь. Я был слишком самонадеян и от малейшего препятствия сразу оробел. В отчаянии, я позвонил еще раз.

 — Кто там? — сонный голос не оставлял сомнений, что я вытащил Светлану из постели. Похоже, пробуждение в семь утра не вызвало у нее особой радости.

 — Это Павел.

 — Зачем ты пришел в такую рань?

 — Я приготовил сюрприз. Может, впустишь меня?

 — Я не одета, — ответил явно недовольный голос.

 — Светлана! Я очень хочу тебя увидеть. У меня важный разговор, — упорствовал я.

 — Хорошо, заходи, — девушка смирилась и открыла дверь.

 Я поскакал по ступенькам на восьмой этаж, минуя лифт — надо было как-то снять излишнее возбуждение. Усталость помогла, и к порогу избранницы я подошел гораздо более спокойным.

 Светлана стояла в дверях. Как же она была прекрасна! Черный шелк ночной рубашки и длинные, светлые пряди волос. Они волнами спадали на грудь, закрывая соблазнительные округлости, на которые я очень рассчитывал посмотреть. Увидев меня, взгляд Светланы потерял сонную привлекательность. Ее глаза изумленно распахнулись.

 — Это что? — Светлана кивнула на букет.

 — Ландыши, для тебя, — расплылся я в глупой улыбке.

 — Зачем?

 — Ну… Может, зайдем в квартиру?

  Светлана секунды три мялась на пороге, потом вздохнула и движением головы пригласила меня внутрь.

 Девушка прошла на кухню, я — за ней.

 — Кофе будешь? — предложение, которое мне обязательно стоило принять.

 — Да, то есть нет. Хотя… Думаю, все-таки да.

 — Молоко, сахар?

 — Да.

 — Что да? —  Светлана почему-то разозлилась. Возможно, причина в моей неуверенности. Я вздохнул поглубже и попробовал мысленно сжать кулаки.

 — И молоко, и сахар. Четыре ложки, если можно. — Я старался, чтобы голос не дрожал, и это мне удалось.

 — А ты сластена, — уже мягче сказала девушка.

  Вскоре передо мной стояла чашка со светло-коричневой жидкостью. Себе Светлана приготовила черный кофе без сахара.

 — Я слушаю, — моя единственная, самая прекрасная женщина на Земле, испепеляла меня огромными зелеными глазами, и я забыл все фразы, что подготовил дома. — Павел?

 — Да, — торопливо ответил я. Надо вскрыть нарыв, выплеснуть гной горячей струей, как песню. — Ты задумывалась о времени? О том, как мы бездарно тратим самую величайшую ценность этого мира?

 — Ты странный, — усмехнулась девушка. Она отпила глоток дымящегося напитка, поставила чашку на стол и задумчиво отодвинула ее в мою сторону. В ее жесте я увидел хороший знак, поэтому даже не прикоснулся к своей чашке.

 — Я понял, что ожидание недопустимо. Я не богат временем. Я должен пустить тебя в свою жизнь.

 — Ты? Меня? — Светлана вновь взяла чашку в руки, отняв у меня преимущество. — Может, наоборот?

 — К сожалению, нет. Я — главный элемент. Ты — дополнительный. Как в Библии, только сложнее. Мы должны соединиться для создания новой жизни.

       Брови девушки гневно взметнулись вверх.

 — Ты намекаешь на секс? Если так, я выставлю тебя из квартиры. Мне не нужен осеменитель. И вообще, мы всегда были просто друзьями. Что за бред ты несешь?

 — Прости, прости меня. Я сам не знаю, что говорю. Эти фразы… Я хотел лишь…

 — Ты невменяем. Я хочу, чтобы ты ушел.

       Светлана встала из-за стола.

 — Я предпочел бы испить кофе, — промямлил я.

 — Ну так пей, — сжалилась девушка. Я снова приободрился. В мыслях был сумбур, но я достал внутренний органайзер и расставил по полочкам предстоящие фразы. Кофе я старался пить как можно медленнее, растягивая неизбежное расставание с музой моего настроения.

 — Время всегда против нас, — обреченно сказал я и пустил последнюю каплю сладкой жидкости себе в горло. Сахар должен был уже довершать преступление. Я чувствовал слабость от передозировки таблетками, которые я принял перед выходом из дома. Я знал, что сахар в сочетании с ними добьет мой ослабленный организм. Что ж, тем лучше. Светлане придется позаботиться обо мне.

     Мой затуманенный взор ловил искру сочувствия на озабоченном лице девушки. Напрасно. Я заметил лишь досаду. Светлана видела во мне паука, от которого необходимо избавиться. Я вспомнил Павла, его тоненькие, маленькие лапки и ощутил родственную связь с этим ничтожным насекомым. Я тоже насекомое, никому не нужная бесполезная тварь, место которой в подвале или на чердаке. Низ или верх? Что предпочтительнее для ничтожества? Я, однозначно, проваливался вниз.

  Теряя сознание, я все больше сливался с Павлом. У меня жутко зачесалось тело, как будто я собирался сбросить хитиновую оболочку (вспомнились где-то услышанные знания о линьке пауков). Светлана уходила в черноту небытия. Я и мои лапки подкашивались неумолимо и бессознательно.

  Брызги холодной воды привели меня в чувство. Дезориентация еще осталась: я не совсем понимал, кто я есть, и где нахожусь. Потолок был ближе обычного. Три паука ждали в свою компанию. Один — белый, другой — серый… Тьфу! Что это я? Сам кто? Брызги воды — не есть хорошо для насекомого.

  Так, стоп. Насекомое? Я глянул вниз — ноги. Человеческие. Идиот! Что помутило мой разум?

 — Павел! — женский голос вернул меня в человеко-мир. Я жив. Зачем? Светлана. Зачем? Кофе. Зачем? Что стояло за глупой попыткой завоевать эту девушку? Любовь или эгоизм? Человек всегда одинок. Я знал ответ. Бессознательно или осознанно, но подозревал. Так зачем изменять своей сущности? Пора закрыть глаза на мечты и жить реальностью. А в реальном мире главное — быть как все. Говорить, как все, ходить, как все, дышать… Работать, отдыхать, покупать, тратить, ремонтировать, лгать. Последнее слово не лишнее? Лгать — значить быть в системе. Люди не примут тебя настоящего. Им хочется видеть похожего на себя человека. Если ты выпадаешь из системы общественных понятий, то перестаешь существовать как личность для друзей, знакомых. Так получилось и со Светланой. Я пытался донести ей свою точку зрения, не успел, и был уничтожен, как паук. Павел… Лишь ты поймешь меня, мой друг. Ты можешь стать лучшим собеседником, если все пойдет по плану Светланы. — Павел!

 — Я больше не хочу кофе, — с трудом выговорил я. Язык не поворачивался во рту — действие таблеток, чуть не убивших меня. Лучше бы я умер! Светлана всплакнула бы хоть пару минут, а тут — лишь позор и бесславная участь отвергнутого поклонника. Дерзкая попытка завоевать девушку! План пошел прахом. Все в нем окажемся, а я уже погребен. Хотелось черный плащ, чтобы завернуться в него с головой от враждебного мира. И затычки в уши, чтобы не слышать “Павел! Павел! Павел!”

 — Когда же ты уйдешь? — в отчаянии воскликнула Светлана. В ее голосе смешались упрек и ярость, словно горький тоник плеснули в джин, мой любимый напиток после кофе. Если бы исчезли все вкусы мира, я скучал бы только по двум: кофе и джин. Кстати, я ведь тоже люблю черный кофе, как и Светлана. Молоко и сахар нужны были для активации таблеточного самоубийства. И тут я оплошал! Неудачник, как ни стыдно признавать. Светлана права — ей не нужен такой мужчина. Я не нужен никому, даже пауку. Он прекрасно существует один.

 — Я уже собираюсь. Еще минута… Прости, если причинил неудобства.

  Кряхтя, как старый дед, поднялся с пола. Голова кружилась, но я крепился из последних сил. Надо было уйти гордо, как рыцарь, отвергнутый, но не сломленный. Я выше предрассудков. Нечего менять себя под каждую бабу! Быть сильным — вот что сейчас необходимо.

 Светлана не сказала мне больше ни слова. Пока я мучительно долго передвигал конечности к выходу, пока минуту или больше открывал дверь, между нами стояла напряженная тишина. Я справился, я вышел. Дверь за мной захлопнулась с таким облегчением, что я всей кожей ощутил его. Светлана больше никогда не заговорит со мной. Я все испортил, даже не начав.

 На пути мне попадались черные собаки. Только черные. Одна, две, три. Почему так? Случайность или выборочное восприятие? Я склонялся ко второму. Я замечал лишь черных — в унисон своему настроению. Собаки — вместо пауков. Да, надо идти к Павлу, рассказать ему о своих проблемах и очистить душу. Унитаз мне в помощь. Белый друг и черный — мои собеседники по жизни. Лучшие слушатели и советчики. Они не говорят ничего, но так и должно быть. Паук сплетет паутину участия, и я мягко провалюсь в нее, мечтая о бесконечном блаженстве. “Сон должен стать спасением”, — думал я, пытаясь осознать всю глупость произошедшего. Сам придумал, сам осуществил, сам расстроился. Я чувствовал себя дураком и не мог простить. Я приближался к дому, а ноги не шли. Они путались, переплетались с нитью моих мыслей. Я — странник. Все странники… Но почему так хочется быть активным пользователем этой игры под названием “жизнь”? Я просто хотел быть кем-то или чем-то большим, чем набор костей, мяса и жира. Пытался, но сам понимал, что недостаточно. Слишком нетерпелив в ожидании результата, слишком медлителен в действии. Где правда? В чем правда? Я безнадежно пуст, как стакан после выпитого лекарства. Пустой, бесполезный, стеклянный предмет.

 Дома я первым делом проверил, чем занят Павел. В туалете, как всегда, было тепло и спокойно. Паутина и Павел были неразлучны. Я завидовал их стабильности. Чтобы отвлечься, включил стиральную машину в холостом режиме. Поставил напротив табурет и сел наблюдать. Движение успокаивало. Ритм завораживал. Я смотрел, пока перед глазами не появилась радуга.

 Я не должен был поддаваться панике, но видно уж так распорядилась судьба. Я слетел с табуретки и больно ударился затылком об… Я уже не помню, обо что. Я могу поспорить, что помнил, но забыл. Как и всю обстановку в квартире. Как были расположены вещи, что где стояло или лежало, я забыл. Словно это была не моя квартира. Я устал вспоминать. Тем более, попытки не принесли пользы, только головную боль. Я поглощал таблетки горстями, заглушая ее, но облегчение не наступало. Может, я получил сотрясение мозга? Или еще что похуже? Я не знал. Но верил, что вскоре все образуется. Я выжил после неудачного суицида — и не собирался помирать от дурацкой головной боли. Я бродил по квартире, узнавая знакомые ранее вещи. Вспоминал, радовался, вновь забывал, опять вспоминал, и так до бесконечности. Я не знал, сколько прошло дней, прежде чем я вновь восстановил в памяти расположение комнат и не боялся заходить в каждую дверь. Я потерял счет таблеткам, но не мог остановиться, пока они не закончились. Тупое равнодушие сменил гнев обиженного любовника. Я проклинал Светлану, молился на нее, ругал себя и тут же прощал. Я читал детские книжки, чтобы вернуть себе наивность ребенка. Угощал Павла сахаром и завидовал его способности мужественно нести крест однообразной, скучной жизни.

 Вчера я съел Павла… Он показался мне чересчур счастливым. Хочу отдать должное: спокойствие не покинуло друга до самого конца. Хруст его маленького тельца до сих пор стоит в ушах. Печальный конец дружбы. Я огорчен и подавлен. Нет тезки, значит, скоро исчезну и я. Съем сам себя. Хм! А почему бы и нет? Отличный выход из моего положения!

  Прошли сутки со дня смерти Павла. Я больше ничего не ел, так как в доме не осталось ничего съедобного, кроме гороха. Я мог бы сварить похлебку, но слишком плохо чувствовал себя. Головные боли продолжались. Я склонялся к диагнозу сотрясения мозга. Хотя… Я же не врач. Это могло быть что угодно.

  Для самоуспокоения я начал плести паутину. Я представил себя пауком и стал готовить сеть для Светланы. Гениальный план! Если она не хочет по-людски, я возьму ее паучьей хитростью. Голодная слюна оказалась хорошим материалом, вязким и липким. Сеть увеличивалась, разрасталась. Я боялся, что в квартире вскоре не хватит места для нее. Зря.

 Паутина была прекрасна: огромная, ажурная, прочная. Я, наконец, понял, на что она похожа. Я создал свадебное платье! Светлана не может отказаться от такого шикарного подарка. Павел будет свидетелем. О, нет! Я же съел его… Мысли от голода совсем спутались. Надо сварить похлебку из гороха…

  Поел. И только потом подумал: стоило? Живот вспучило. Я несколько раз бегал в туалет. Голодание не пошло на пользу организму. Может, я перерождался? И человеческая еда больше не подходила моему новому состоянию? Я нашел несколько мертвых мух и съел их. Мне показалось, что желудок с радостью принял эту пищу.

  Недавно я увидел в зеркале свое отражение. Я очень похудел. Щеки впали, под глазами — огромные синяки, кожа приобрела мертвенно-серый оттенок. Не красавец, с человеческой точки зрения. А вот с позиции паукообразных — вполне себе самец! Щетина (я не брился несколько дней) выглядела устрашающе привлекательно. Паук — новобрачный! Оригинальная подача себя.

  Однако, однако, однако… Я не мог рисковать. Идя на собственную свадьбу, я должен быть безупречен. Костюм… Но пауки не носят костюмов. Я должен презреть свои человеческие слабости. Чистый короткий мех — лучший наряд для торжества. Я сходил в душ и смыл остатки еды, застрявшие в волосах на груди и чуть ниже, которые портили внешний вид. Прошлепал босиком в комнату и кинул последний взор на свое тело. Мне показалось, или я еще изменился? Волоски на теле стали гуще и почти полностью скрывали наготу. Меховой эксгибиционизм — то, что нужно. И если мой облик уже не совсем человеческий, тем выше шансы завоевать Светлану. Она достойна большего, чем я мог предложить еще недавно. Уверенность в силах крепла с каждым часом. Я не мог дождаться, когда мы воссоединимся навеки. И неважно, кем я был до перерождения! Путь мне освещала звезда удачи. Я должен был совершить задуманное. И в этот раз все должно быть правильно!

  Я собирался уже выходить из дома, но не мог найти свадебное платье, что соткал для Светланы. Тончайшая ажурная работа! Куда оно могло деться? Я перерыл каждый уголок, но платья нигде не было. Я отчаялся. Бегал по квартире, орал, выдрал клок волос с груди в порыве ярости. В голову закралась тревожная мысль: “А что, если платье украли?” Но кто?

— Идиот! — воскликнул я. — Как я мог забыть? Я сам его уничтожил. Сразу, как только соткал. Я порвал на части несовершенное творение и спустил в унитаз. Такой вот я перфекционист. Не смогу сделать хорошо, уничтожу. Как же я теперь к Светлане пойду? С пустыми руками? Надену пиджак праздничный, а ей — букет роз. Идиот! Сто пятьдесят три раза идиот! Недавно прославлял естественность и дикость, как брутальное отражение мужественности, а тут о пиджаке вспомнил. Я — само совершенство, а платье… Кому оно надо в наши дни?

   Я пригладил волосы на голове, смочив их холодной водой. Повернулся три раза вокруг себя (на счастье) и вышел на улицу. Гул транспорта, смех незнакомых людей — все это обрушилось на меня бешеной коровой, и на несколько секунд я перестал понимать окружающий мир. Я погрузился в сгущенное молоко прострации, и воспринимал происходящее со стороны. Отдельные фрагменты действий складывались в последовательную цепь, которую я рассчитывал донести до дома Светланы.

 — Эй, — кричало на пути озлобленное существо неопознанной половой принадлежности. — иди домой, не позорься!

 — Убей себя, — шептали беззубые бабки, кучкой столпившиеся у подъезда и судорожно крестившиеся мне вслед.

 — Он голый, — хохотали малыши, только-только начавшие говорить.

  Я гордо шествовал мимо этой разношерстной толпы, неся знамя сильной независимой личности. Я утопал в объятиях ветра, который дул в спину и направлял меня в известном лишь ему направлению. Я покорился воле судьбы. Светлана? Не она, так другая, полюбит меня в новом образе. Если ветер направит меня к другой женщине, что ж, так надо… Я шел, и с каждым шагом терял себя. Кто мог подсказать лучший выход?

  Жар, боль, страх… Все мое тело пропахло гарью — они жгли меня заживо. Толпа подвыпивших подростков — вот куда привел меня ветер. Предатель. Они не поняли моей философии. Они не хотели принять мой выбор. Юные злодеи видели просто голого человека…

 — Он пахнет псиной, — брезгливо проговорил один из палачей. — Я не хочу доводить до конца это гадкое дело. Давайте потушим его.

  Благословенная холодная вода омыла воспаленную кожу и принесла кратковременное облегчение. Я дрожал от шока и боли, которая вернулась с утроенной силой.

  Кто я в этом дурацком мире? Кому нужен, кроме себя? Я уничтожил Павла, единственного друга. Больше ничего не осталось. Пустота, которая уничтожает и обезличивает. Голое тело не может скрыть бездонной пропасти, куда исчезло само упоминание обо мне, как личности. Лучше бы я сгорел…

  Я никогда не мечтал о смерти всерьез. Я страшился небытия, боялся уничтожения. Я прожил век насекомого, пытался спариться с особью своего вида. Не получилось. Я оказался бесполезен даже как производитель потомства. Никому не нужная тварь. Впасть в депрессию? Неплохо для начала.

  Я поднялся с земли, отряхнулся и вдруг устыдился своей наготы. Я не мог в таком виде вернуться домой. А хотел ли? Продолжать день за днем эту круговерть поглощения — выделения? Смысл существования исчез вместе с мечтой о Светлане. Я прозрел. Я видел со стороны жалкое подобие человека, способного лишь рассуждать, но не действовать. Я не был достоин жизни, и не имел смелости умереть.

   Я спрятался в ближайшие кусты, закопался в листву и заснул.

  Холодный душ привел меня в чувство. Я стоял у себя дома и смывал грязь. Я не помнил, как вернулся в квартиру, но это было неважно. Я улыбался новому другу — маленький, черный паучок плел на потолке прозрачную паутину. “Жизнь склеится”, — подумал я и послал паучку воздушный поцелуй.